– Что за картинки? – не поняла Софи. – Стихи?

– Ежели с полчаса здесь, в чайной подождете и еще два рубля не пожалеете, могу сейчас принесть. Оттудова вам сразу все ясно про них станет. Там не только картинки, там и надписи есть, только я читать не умею… Но это и так понятно…

– Неси! – велела Софи, не слишком представляя себе, с чем ей предстоит иметь дело.

Спустя минут сорок Лиза, с каким-то сложным выражением на кошачьем личике («Ей к лицу были бы маленькие аккуратные усики» – отчего-то подумалось Софи) достала из авоськи большой и роскошный альбом в зеленом сафьяновом переплете. Усмехнувшись, положила его на стол перед Софи и, ничего не сказав, стала глядеть в сторону. Софи пожала плечами и распахнула альбом.

Несколько мгновений она смотрела и не понимала, что именно видит на прекрасных, хорошо исполненных гравюрах. Потом поняла и задохнулась от кровяной волны, буквально хлестнувшей изнутри по щекам, глазам и переносице. Платье на груди и подмышками мгновенно стало мокрым.

Софи, в силу особенностей биографии, воспитания и темперамента, никогда не обладала целомудрием и наивностью Элен. Но такого она не могла себе даже и вообразить.

Первым, инстинктивным побуждением Софи было желание немедленно захлопнуть гнусный альбом и убежать из чайной, не оглядываясь. Элен, скорее всего, так бы и поступила (Впрочем, Элен Головнина никогда и не оказалась бы в таком положении – вынуждена была признать Софи). Но Софи Домогатская, как справедливо заметила шляпница Дашка, была скроена по другой мерке. С трудом оторвав взгляд от непристойных картинок, на которой мужчины и женщины, а также их отдельно взятые интимные органы с крылышками, ножками, ручками и т. д. выделывали самые невероятные штуки, Софи принялась читать сопровождающие иллюстрации надписи. Надписей было в избытке. Среди них попадались вполне нейтральные, которые, к примеру, сообщали, что совершенно невозможный орнамент, окаймляющий непристойную сценку на кухне, представляет собой элемент декора кресла Екатерины П, исполненного в 18 веке, а гравюра со сценкой поклонения фаллосу создана неким Эллюэлем, с картины художника Бореля. Целая серия парных и групповых слияний обозначалась как иллюстрации к книге «Женская академия». Кроме того, как и говорила Лиза, в альбоме действительно имелись аккуратно переписанные стихи и даже, судя по наименованиям, «оды, эпистолы, поэмы и сонеты». Бегло прочитав пару страниц, автором которых был И. С. Барков, Софи явственно ощутила, как чай с плюшкой, выпитый недавно, запросился наружу.

Судорожно вздохнув, Софи закрыла альбом, с трудом подняла глаза на Лизу и с удивлением поняла, что девушка-кошка давно уж наблюдает за ней с явным и вроде бы искренним сочувствием.

– Это… это твоей госпожи альбом? – хрипло спросила Софи и откашлялась, издав горлом какой-то омерзительный скрипящий звук.

– Да. Но ей его господин Туманов подарил. Еще тогда…

– Понятно…

– Вы ведь раньше такого не видали? Так? – впервые с начала разговора Лиза сама задала вопрос.

– Н-нет…

– Я так и подумала. Вы… вы не забивайте себе этим голову. Лучше и вовсе не думайте…

– Как же можно? – усмехнулась Софи. – Ты же знаешь, наверное, я живу с ним…

– Ну и что?! – неожиданно горячо возразила Лиза. – Все всё врут, а на самом деле… Он других ничуть не хуже, я знаю, поверьте мне. А вы… Сердце на замок и пользуйтесь, пока можно. Он богат несметно, и щедр, когда захочет… Сделайте себе цель, чтоб потом внакладе не остаться…

– Потом, это когда он меня бросит? – уточнила Софи.

– Иль вы его! – Лиза пожала плечами. – Ничего трудного. Момент только словить.

– Знатный план, ничего не скажешь, – медленно произнесла Софи, вертя в руках и то открывая, то закрывая расшитый бисером ридикюль. – Впрочем, спасибо. Ты от чистого сердца говоришь, это видно… А вот что, Лиза, я сейчас подумала… Я тебе денег дала, потому что ты прямо сказала. А Даша… ей ведь тоже, наверное, причитается. За посредничество…

– Дашка – толстая дура, – презрительно отчеканила Лиза. – Своей выгоды не понимает, дальше своего носа не видит, и денег на черный день не копит. Сдохнет в свой час под забором или в ночлежке какой с дурной болезнью… А коли хотите ее отблагодарить, так отдайте ей мопса. Она мне говорила…

– Какого мопса?! – удивилась Софи. – Я не держу собак.

– Заводного, из тех, что Михаил Михайлович вам купил.

– Ах, эти… Ну разумеется… Я одного братьям свезла, у меня еще четыре штуки остались… Но вот Даша. Если ты понимаешь лучше, видишь вперед, отчего же не объяснишь ей, не наставишь?

– Что я вам, поп, что ли?! – огрызнулась Лиза. – Они на том живут и мзду свою имеют. Вот пусть заблудших и наставляют. Да только Дашке и то не поможет… Ладно теперь! Засиделась я тут с вами. Графиня хватится, не найдет, да перчатками по щекам… Может, еще чего напоследок спросить хотите?

Софи внимательно взглянула на Лизу и вдруг ощутила неожиданное сродство к девушке-кошке, разгадала ее своеобразную честность перед собой и миром, в чем-то напоминающую ее собственную. Сейчас Лизе казалось, что она еще не отработала более чем щедрую мзду, полученную от Софи, и оттого она испытывала неловкость.

– А отчего ж Туманов графиню оставил, как ты полагаешь? – спросила Софи, ожидая услышать в ответ что-то вроде «надоела она ему».

– Впереди не было ничего. Так, развлечение, вроде катальных горок. А он сам рвать любит, потому что – мужчина, – твердо сказала Лиза.

– Ты хочешь сказать, что он прекратил отношения с твоей хозяйкой потому, что у их связи не было будущего? – уточнила Софи.

– Можно и так сказать, – кивнула Лиза.

– А со мной? – неожиданно для самой себя спросила Софи. – Со мной у него может быть будущее?

– С вами – может. Вы с ним – одного поля ягода. Только уж что на том поле случится… Хлеб заколосится, жаворонок запоет… или бой кровавый и вороны над мертвяками летают… Это уж как вы сами сумеете…

– Лиза!

– Чего вам еще?!

– Ты… тебе читать надо учиться… и писать… Ты ведь, мне Даша говорила, на свое дело деньги копишь. Без грамоты никак не выйдет…

– Ваша правда, – вздохнула Лиза. – Надо, да все никак. Кузьма мой и читать, и писать умеет, а я – только имя написать могу… Но я выучусь… Прощайте пока!

– До свидания, Лиза! Спасибо тебе.

Вместе с софьиной благодарностью по кошачьей мордочке девушки пробежала какая-то мучительная гримаса.

– И вам спасибо. За деньги и совет. Чего ж… Коли б мы одного с вами положения были, могли б и иначе поговорить…

– Лиза!

– Прощайте, барышня, меня уж хозяйка заждалась.

Сначала вызывающе звенели чашки и блюдца. Потом лязгали ложки и другое столовое серебро, падающее, по-видимому, со стола. Потом ведерный самовар с грохотом опрокинулся на бок и покатился по полу. Не выдержав, Софи заглянула в кухню и недовольно поморщилась.

– Ольга, ну черт тебя побери! Сколько можно все ронять!

– Я, барышня Софья Павловна, взамуж выхожу! – едва ли не с вызовом заявила Ольга, ставя на место самовар и вытирая об фартук большие и красные руки, похожие на двух вареных раков, которые отчего-то все шевелили и шевелили клешнями. – Что вы на то скажете?

– Да ничего покуда не скажу, – Софи пожала плечами. – Пока не узнаю, за кого и когда ждать…

– За кого, за кого… За Калину Тимофеевича, ясно. За кого ж еще! – недовольно проворчала Ольга. Бог весть, какой реакции она ждала в ответ на свое заявление, но Софи ее явно разочаровала.

– И когда ж свадьба?

– Либо весной, после Пасхи, либо уж на осень отложить… Весной бы оно лучше, меньше ждать, да ведь родня… осенью свадьбы-то у нас по обычаю играют… Крестьяне мы…

– Калина Касторский – крестьянин? – удивилась Софи.

– А из каких вы думали? – подбоченилась Ольга.

– Да я никак не думала. По виду – дурак дураком… – машинально ответила Софи и тут же спохватилась. – Я не в смысле обидеть его, Оля!

– И что ж? Не всем умными быть, – вполне мирно заметила Ольга. – Кто-то и дураком хорошо проживет. А только Калина мой, если разобраться, не дурак. И происхождения духовного. Обеднели оне и стали крестьянствовать.