Он встал. Не заметить стоящего Туманова было решительно невозможно. На него оборачивались с изумлением и осуждением. Потом, проследив его взгляд, замечали Софи.

Элен Головнина, увидев подругу, ахнула и прижала пальцы к губам.

Софи была в черном (!) платье. Отделанном коричневым (!!) бархатом и коричневыми (!!!) же кружевами. На ней не было никаких украшений, кроме маленьких букетиков ландышей, приколотых к корсажу. В гладко причесанных волосах (Ариша превзошла себя, утягивая и приминая непокорные локоны), прямо над маленьким ухом тоже белели крохотные колокольчики. На этом странном фоне темно-серые глаза Софи и ее яркие губы просто пылали, а кожа казалась снежно-белой.

Все замерли. Сам наряд Софи Домогатской уже означал скандал, о котором можно рассказывать. Но что значит этот наряд?

От скрещения взглядов мужчины и женщины, казалось, сыпались на пол искры. Потом Туманов улыбнулся и прикрыл глаза. Это была именно та улыбка, которая всегда нравилась Софи – лукавая и понимающая.

От сцены к порогу залы быстро шел Ефим – высокий и ловкий.

– Софи! Вы все-таки решились… Как всегда неподражаемы! Пойдемте ж! – он предложил ей руку и быстро провел вперед, туда, где, развернувшись вместе со стулом, расширившимися глазами наблюдала за происходящим старая баронесса Шталь.

Софи приняла руку Ефима. Туманов остался стоять. На него по-прежнему оборачивались. Пожав плечами, он сел на место.

После окончания концерта вечер продолжился. На Софи смотрели странно, но Ефим и Элен практически не отходили от нее. Ефим приглашал ее на все танцы. Собравшимися это единодушно было признано неприличным. Туманов не танцевал, подпирал стену и улыбался. Никто не понимал, почему он не уходит. Баронесса говорила с ним. Те, кому удалось подслушать, передавали друг другу темы: поставка текстиля для нужд армии; запасы и добыча угля и его обязательная нехватка в случае любых серьезных военных действий; отмена податного налога на золотодобычу и возможные в связи с этим изменения в банковском деле.

Софи, несмотря на любовь к танцам и маршам, все время сбивалась с ритма. Ефим, уверенно вальсируя, шептал ей на ухо:

– Раз, два, три… Ты восхитительна, мистраль, и умна, и все делаешь совершенно верно… Раз, два, три…

Она не помнила, когда они перешли на ты, но это казалось правильным. Сам Ефим был бледен, как замерзший под забором покойник, Софи заметила это и пожалела молодого барона: «Ему-то за что все это достается?»

Все это время Софи репетировала про себя, что она скажет, если Туманов подойдет к ней и заговорит. Туманов улыбался издали. Внезапно Элен, преодолевая обморочную дурноту и змеиное шипение Василия, подошла к Михаилу и протянула ему руку. Туманов прижался губами к запястью, пряча лицо.

– Посмотрите на меня, – прошептала Элен. Туманов выпрямился и сверху вниз взглянул на молодую женщину. – Боже мой! – Элен заглянула в его глаза и не нашла слов. – Боже мой! – повторила она и, путаясь в юбке, поспешно отошла.

– Какого черта?! – злобно спросила Софи, когда подруга вернулась в свой круг.

Элен потрясла головой, словно отгоняя овода.

– Я хотела… Но то невозможно…

Именно в этот миг, словно отвечая на ее слова, к Туманову через весь зал бодро промаршировала Кэти.

– Господи! – простонала Софи. – Только ее-то тут и не хватало!

– Так не принято, но мне это все равно, – сказала Кэти Туманову. – Что ж вы стоите? Пойдемте со мной танцевать.

– Я этих танцев не танцую… – Туманов с удивлением и интересом проследил, как глаз Кэти, только что глядевший прямо на него, съехал почти к носу. – Простите… Что ж, я вас этим отказом очень… скандализировал?

– Нет. Не то, – ответила Кэти. – Меня скандализировать нельзя. Я сама так неуклюжа, что все невпопад делаю. Кому ж надо? Не мое здесь. И я сама… не тутошняя.

– А где ж ваше? Вы знаете?

Кэти с огромным из-за разъезжающихся глаз трудом заглянула в лицо Туманова и увидела, что тому и вправду интересно.

– Знаю, конечно. Я б хотела, как у графа Толстого описано – в деревне жить, и хозяйство вести. НО не там, где он про женщин писал, они у него все уродки слабоумные или уж нервические сверх меры, я имею в виду – мужская часть…

– То есть вы хотели бы вести хозяйство, исполняя мужские обязанности? – уточнил Туманов.

– Да. А что ж вы думаете? – с вызовом сказала Кэти. – Я журналы выписываю, читала много, все передовые методы знаю. Пробовала на практике кое-что, даже сама статью одну написала. О прогрессивном севообороте. Ее в «Пахаре» опубликовали.

– Это важно, – кивнул Туманов, а Кэти снова подозрительно поглядела ему в лицо.

– Я крестьянского труда не знаю, – добавил Михаил. – Но логика подсказывает, что от правильного севооборота весь урожай зависит.

– Совершенно верно, – с облегчением кивнула Кэти. – Даже странно, что вы понимаете.

– Я другого не понял. Прежде. Быть в центре скандала – лестно?

– Если не от собственной неуклюжести, как у меня, а от внимания других, – подумав, сказала Кэти. – То, пожалуй, да. Это в обществе показатель того, что тебя замечают… Мне мама говорила: «Ты, Кэти, всюду суешься, но ведь все не впрок. Хоть бы один настоящий скандал сделала, может, и на тебя бы кто внимание обратил. А так – нелепость одна…» ВЫ это понимаете?

– Пожалуй, да, – медленно произнес Туманов. В этот миг оркестр заиграл новый танец. – И я вам, пожалуй, тут помочь могу.

Прежде, чем Кэти успела что-то ответить или понять, Туманов подхватил девушку на руки и вошел с ней в круг танцующих, вполне ритмически исполняя потребные движения. Несколько пар остановились от неожиданности, прочие во все глаза смотрели на странную пару. У стен вовсю перешептывались.

– Так? – шепотом спросил Туманов, склоняясь к Кэти.

– Пожалуй, так, – тоненько прошептала она в ответ. – Но вам в тягость…

– Да вы не весите ничего, – улыбнулся Туманов. – Должно, воздухом питаетесь, как приличной барышне и положено…

– Я ем много и быстро, и больше мясо, как хищник какой, – прошептала Кэти. – Но все не впрок… Все же вы… поставьте меня на место, пожалуйста.

– Сейчас, сейчас, – усмехнулся Туманов. – Пусть уж все поглядят хорошенько и запомнят…

– Гляди, – усмехнувшись, сказала Софи Элен. – Кажется, нашей Кэти вполне удалось то, что ты полагала невозможным.

– Два идиота! – прошипел рядом Василий Головнин. – Кэти просто дура, а он… юродствует в своем стиле…

– А по-моему – очень мило! – заявила Софи, отворачиваясь. – Может, и Кэти кто теперь заметит. Она же милая, в сущности, девушка… И оригинальных взглядов.

Ефим, стоящий возле Софи, промолчал, хотя Головнин взглядом явно призывал его высказаться.

Когда Туманов наконец покинул особняк баронессы Шталь, Софи поняла, что, по-видимому, ощущает кувшин, из которого вылили воду и осушили стенки и дно. Казалось, сил у нее не осталось даже на то, чтобы спуститься вниз и сесть в предоставленную Ефимом карету.

Глава 31

В которой Софи Домогатская возвращается к Михаилу Туманову и им хорошо вместе

Немного отпустило, и Софи снова обрела способность гулять по просыпающимся ради весны окрестностям. Снег еще далеко не сошел, но уж слегка оплавился и почернел. Побежали первые, еще надснежные, ручьи. Прозрачные зеленые струи воды цеплялись за обнажившиеся из-под снега коряги. Иногда к прогулкам присоединялась Ариша, которая всегда шла сзади, неслышно шептала молитву и часто замирала, разглядывая то первую мошку на снегу, то напружинившуюся почку на краснотале, то облачко в небе.

В солнечный полдень, когда в занятиях бывал перерыв, ученики помладше выбегали со школьного двора и пускали в коричневом от навоза потоке, бегущем вдоль улицы, заранее припасенные кораблики – обточенный кусочек сосновой коры с берестяным парусом. Кораблики неслись вниз, сталкивались, крутились волчком. Мальчишки бежали рядом, азартно вскрикивая и болея каждый за свое немудреное изделие. Софи глядела с высокого школьного крыльца и до физической ломоты в суставах завидовала им. Хотелось так же побежать вперед и вопить от восторга, когда твой кораблик победил всех и выплыл в «море» – вонючую холодную лужу перед домом деревенского старосты. Само собой, выполнить этого было никак нельзя, хотя иногда и приходила в голову крамольная мысль – почему, собственно? Другой раз подумала о том, что Михаил, хотя и старше ее годами и положением, если бы пришла охота, непременно изготовил бы (или уж сторговал у мальчишки) кораблик, и никого не тушуясь, крича, побежал бы по грязной, залитой мартовским солнцем улице… И так вдруг отчетливо представилась его огромная, ловкая в движениях фигура, окруженная восторженно вопящими огольцами, которым жутковато и вместе с тем нестерпимо лестно, что взрослый барин на равных играет с ними…